Украинский дневник. Из путевых записок Игоря Иванова
«Героям слава!» – вдруг услышал я, как рядом надтреснувшим голосом прошепелявила какая-то старушка с авоськой в руке. Я поразился. Не удивляли меня крики молодых, даже среднего поколения – понятно, что у них разруха в умах полная. Но старики-то! Они вроде должны знать, что под приветствие «Слава Украине – Героям слава!» принято, вообще-то, как у нацистов, зиговать. В своё время даже нынешний здешний герой – митрополит Шептицкий – возмущался тем, как народная традиция восклицать «Слава Иисусу Христу!» стремительно была подменена бандеровской кричалкой. «Замена этим словом («Слава Украине!» – Ред.) религиозного прославления Христа является выразительной тенденцией устранить Христа и поставить родину на Его место, следовательно, является признаком выразительной безбожной тенденции, – писал он. – Украина вообще не может существовать как самостоятельное государство, а тем более, быть славной державой без воли Царя царствующих и Господа господствующих Предвечного Бога нашего Спасителя, Отца и Господина».
Какие пророческие слова, увы! Как легко, оказывается, под натиском ненависти и агрессии христианство становится только декорацией! Вот она, сила толпы!..
– А продукты где берёте?
– На базар ходим, – отвечает м. Гавриила. – Там как-то подходит к нам старушка и спрашивает: «Вы до какой церкви относитесь?» Я уже знаю эту базарную ситуацию, стараюсь отвечать обтекаемо: «Украинской Православной», а когда спрашивают, чей монастырь, – «Преображения Господа Иисуса Христа»… Но тогда со мной была матушка Евфросинья, коренная львовянка, самая пожилая наша, голубушка, умница, она отвечает прямо: «Московского Патриархата». У базарной собеседницы глаза округлились: мы ведь на украинском говорили, а тут – «Москва». Она даже переспросила, а потом заявляет: «Вы нам чужие!» Тут уж я не выдержала. Говорю: «Так вот и есть, что для вас свои стали чужими, а чужие стали своими!» Для меня это очевидно, а для местных, даже образованных, вовсе нет. Я иногда слышу реплики: дескать, эти галичане такие-то! Так нельзя, это прекрасные люди! Я среди них выросла, их знаю и люблю, понимаю их и во многом им сочувствую. Просто есть вещи, которые для них закрыты. Закрыты, и всё. Потому что здесь исторически так складывалось, что они вынуждены были находиться всё время в состоянии самообороны. Ведь среди них и москвофилы когда-то были… Но сейчас очень сложно что-то изменить – люди настолько зазомбированы пропагандой... Да что там, даже один из наших митрополитов мне говорит: «А зачем они увели кафедру в Москву?» «Если бы не “увели”, – говорю, – так и кафедры, и Церкви бы уже не осталось. А вы знаете, кто увёл? Не кто иной, как уроженец Волыни митрополит Пётр!»
В заключение перескажу историю, которую мы услышали тут же, в монастырьке, – о жизни и смерти его насельницы, мантийной монахини Никифоры. Она пришла в монастырь после того, как врачи ей «дали» две недели жизни. Неоперируемый рак 4-й стадии. На комиссии с ней произошло настоящее мирское чудо – сразу же, в возрасте до пятидесяти лет, получила первую группу инвалидности, здесь это абсолютная фантастика. Может, сказалось то, что от неё уже шёл сильный запах – метастазы пронизали весь организм. У неё было своё жильё, но она слёзно попросилась пожить до кончины в монастыре. Кроткая девица, всю жизнь прожившая целомудренно, ей надо было раньше прийти в монастырь, но не получилось. А тут явочным порядком пришла, и ни одна из сестёр слова не сказала. Врач отговаривал игуменью её принимать, ведь из-за этого запаха (матушки его описали так: «как в морге, только сильнее») м. Никифоре запретили даже в храм ходить. И вот, поселившись в монастырьке, она стала ежедневно причащаться и поститься – и запах исчезал. Правда, как только «доброжелатели» убеждали её перейти на «молочко и маслице, с её-то болезнью», запах тут же возвращался и ей резко становилось хуже.
Две недели минули, два месяца… Она обратилась к батюшке: «Не знаю, доживу ли до Рождества». А тот ей: «Доживёте ещё до Рождества и до Пасхи доживёте… не скажу до какой». Она дожила до следующей Пасхи, и в крестный ход сходила (монахини тут жилой квартал обходят). В общем, прожила два года. Как-то заболела и лежала совершенно зелёная, владыка пришёл с ней попрощаться, сказал: «Молитесь, она умирает».
– А тут пост начался, – вспоминает м. Варвара, – она встала, начала с нами все поклоны делать, поначалу задыхалась, но, в конце концов, говорит: «Почему вы мне не даёте кафизмы читать?» Так дожила м. Никифора до июня.
– Я много смертей видела, но такого перехода – никогда! – вздохнула м. Гавриила, завершая рассказ. – Прочитали молитвы отходные, причастили её – она очень похорошела… И вдруг её большие красивые глаза широко открываются, а в них – радость, восторг, удивление. Так без вздоха, без хрипа, с открытыми небу глазами она ушла просияв. После этого перехода даже в мыслях у нас не было, чтобы заплакать…
http://3rm.info/47434-ukrainskiy-dnevnik-iz-putevyh-zapisok-igorya-ivanova.html 
