Очень хорошая статья:
Сон сердца, или религия без Бога
Иеродиакон Савва (Гамалий)
У людей всегда масса вопросов к священнику. В этом убеждают постоянно издаваемые сборники ответов разных отцов. Об этом свидетельствует количество православных сайтов с разделом «Вопрос священнику». Сложно себе представить, например, раздел «вопрос пожарному» или «вопрос военному». Пожалуй, популярность «вопроса священнику» может сравниться лишь с «вопросом врачу». Казалось бы, нужно радоваться такому интересу к слову священнослужителя. Однако когда мне довелось погрузиться в массу задаваемых вопросов, меня ожидало разочарование и удивление.
«Можно ли кормящей матери посетить кладбище?»; «Можно ли носить крест и амулет одновременно?»; «У меня порвалась верёвочка, на которой висел крестик. Что это значит?»; «Во время венчания тётя выдернула полотенце из-под ног. Что это значит?»; «Можно ли ставить свечу за упокой во время венчания?»; «На какой день после смерти можно открывать зеркала?»; «Я читаю 17-ю кафизму для отработки грехов рода, а сестра моя говорит, что её читают на смерть, скажите, кто прав?» — вот лишь некоторые из вопросов, на которые довелось отвечать.
Об этом в своё время с грустью писал отец Александр Шмеман: «...Подобных вопросов я слышу десятки, сотни. И почти никогда вопросов по существу. Всегда вот такие: „можно?“, „нельзя?“; я готов думать, что все эти люди просто никогда не слышали о христианстве и что их религия к христианству не имеет отношения. И никто никогда им этого не говорит».
Действительно, складывается впечатление, что множество из тех, кто задаёт вопросы, кто считает себя христианами, меньше всего ищут в христианстве Христа. Кажется порой, что они будто вообще забывают о существовании Бога. Со временем мне стало ясно, что за всеми этими вопросами стоит один и тот же типаж религиозной жизни. Принадлежащему к этому типу человеку Церковь и духовная жизнь представляется чем-то вроде сложного механизма, в котором для достижения счастья, богатства и здоровья нужно вовремя нажать правильные кнопки и запустить правильные процессы, но ни в коем случае нельзя ошибиться, иначе можно накликать беду. Такие люди смотрят на священника как непосвящённые — на пилота, который, сидя в кабине самолета, верно считывает показания приборов и вовремя жмёт на нужные рычаги. Или как на сталкера, который отлично знает все ловушки в «зоне» и точно приведёт в комнату, где исполняются желания — и где можно заполучить всё те же деньги, счастье, здоровье. Такие люди даже верят в загробную жизнь, но лишь для того, чтобы поинтересоваться, какая молитва за умерших самая сильная. Опытные из них следят, чтобы их свечи не передавали через левое плечо; зевая, обязательно крестят рот и любому могут посоветовать самое сильное средство от всех проблем — семь сорокоустов в семи монастырях, и ни одним монастырём меньше. В их представлении нет места для священника как предстоятеля общины и духовного наставника, задача которого, среди прочего, — помочь выстроить личные отношения с Богом. Сама возможность личных отношений с Богом остаётся вне поля их интересов. Молитва для них — не общение с Богом, а заклинание, запускающее в действие механизм, который непременно должен привести к нужному результату. Счастье, покой, урожай — не дар милостивого Бога, а плод правильно организованного процесса. Несчастье, болезнь, утрата — не попущение и одновременно посещение Господне, а результат ошибки в прошлом, причём не греха против правды Божией, а именно ошибки по неведению: не вовремя вынули полотенце из-под ног, неправильно надел крестик и т.п.
Такое восприятие религии — «потусторонние» манипуляции без желания общаться с Богом — является попросту магическим. Этот религиозный тип почему-то ускользнул из вида матери Марии (Скобцовой), когда она писала своё не лишённое некоторой наблюдательности эссе о типах религиозной жизни. Можно было бы предположить, на этом основании, что раньше такого типа не было и его вызвала к жизни укоренившаяся за время коммунистического режима религиозная безграмотность. Однако история и даже литература говорят об обратном: этот типаж очень древний. Историки религии могут рассказать об огромном разнообразии магических культов у людей древности или, скажем, у американских индейцев. А Иван Гончаров повествует о дореволюционной русской деревне Обломовке, где «Ощупью жили бедные предки наши... Смерть у них приключалась от вынесенного перед тем из дома покойника головой, а не ногами из ворот, пожар — от того, что собака выла три ночи под окном», а барин с барыней могли подолгу и смачно рассуждать — к чему б это кончик носа зачесался? Гончаров ещё и метко подсказывает, что большая часть примет и суеверий у нас связана с тремя событиями: рождение, свадьба, похороны. И череда вопросов священнику свидетельствует, что со времён Гончарова, да и с более ранних времён, ничего не изменилось.
Ещё кто-то может сказать, что магическое сознание вместе со всеми этими чудовищными суевериями порождается сном разума, недостатком образованности, отказом от разумной жизни. На самом деле людей с магическим мышлением хватает и среди академиков. Показательна история, произошедшая с Нильсом Бором. К нему пришёл корреспондент взять интервью. Заметив подкову над дверью, журналист спросил: «Неужели Вы, нобелевский лауреат, проникший в строение атомов, верите, что подкова приносит удачу?» — Бор ответил: «Я, конечно же, не верю, но, Вы понимаете, подкова приносит тебе удачу независимо от того, веришь ли ты в это». Образование и учёность — лишь зыбкая корка, под которой шевелится первобытный хаос магических суеверий. Думаю, если бы в книге У. Голдинга «Повелитель мух» на необитаемый остров вместо группы детей попала группа преподавателей университета, то и среди них многие трепетали бы перед Чудищем и, готовясь к охоте, танцевали бы с копьями вокруг костра, поражая воображаемую дичь.
Человек с магическим мировоззрением верит в потусторонний мир, в тесную связь видимого и невидимого, в загробную жизнь — но, по большому счёту, не верит в Господа Вседержителя. Магизм — это религия без Бога, это религия, которая подверглась тлению. Это не сон разума, а сон сердца, результат атрофии того органа, которым общаются с Богом лицом к лицу. Это такой же результат действия греха в человеке, как болезни и страсти. Человек с магическим мировоззрением заслуживает не порицания, а сострадания, как и любой другой грешник.
О таком человеке нужно молиться, и с таким человеком следует говорить — говорить о главном, а не о второстепенном. Вера — от слышания (Рим. 10, 17): невозможно открыть двери своего сердца Тому, о Ком ты ничего не знаешь. А потому человеку необходимо, как воздух, слышать о том, что религия подобна не бездушному механизму, а семейным отношениям. Что все мы — дети Всемогущего Небесного Отца, Который любит нас и хочет с нами общаться — слышать нас, помогать нам, воспитывать и готовить нас к вечности.
И если всё это так, то какое значение могут иметь полотенца, зеркала, верёвочки? Какая молитва тогда может быть сильнее, кроме искренней? И что может быть лучше, чем пребывать в кругу своей семьи, вместе с Источником неложной любви, нашим Небесным Отцом?
